Вольно, самое крутое впереди!
До него осталось полпути.
И мне уже почти-почти не больно. Вольно.
Вольно. Можешь разорвать меня на части.
Я-то знаю, что такое счастье.
И мне уже почти-почти не больно. Вольно...
До него осталось полпути.
И мне уже почти-почти не больно. Вольно.
Вольно. Можешь разорвать меня на части.
Я-то знаю, что такое счастье.
И мне уже почти-почти не больно. Вольно...
На следующий день, точнее говоря – ночь, Окумура, видимо, обленился и не пришел. Мефисто, глядя на настенные часы, лишь ухмыльнулся сам себе с наслаждением. Как просто, если ты ректор – сказал учителям задать побольше домашнего задания, чтобы дорогие ученики не маялись дурью по ночам, а они послушно все сделали. Лепота!
Впрочем, привыкнув к ночным воспоминаниям друга, Фель закинул ноги на стол и позволил себе расслабиться.
«Проснувшись в полуголом состоянии, больной головой и почему-то на Широ, Мефисто хотел было заорать, а то и благим матом покрыть все вокруг, но сдержался, наряжено глядя в спящее, напротив, безмятежное лицо. С трудом вспоминая, что вчера, собственно, произошло, Фель тихо вздохнул, переводя взгляд на настенные часы. Как всегда – в семь утра надо собираться на работу, идти готовить кушать и... воспоминания вновь, как тогда, в больнице, нахлынули на бедную голову Мефисто, заставляя сжать тонкую ткань майки. И даже не своей – на демоне были лишь чьи-то чужие штаны и бинт на ранее поцарапанном плече, завязанный из-под руки. И это напрягало еще больше, потому как быть изнасилованным дважды за месяц – уже перебор. Тем не менее, понимая, что просыпаться, раз в чужом доме, смысла не имеет, мужчина положил голову обратно на подушку. Спать больше не хотелось, а без возможных интимных воспоминаний о вчерашнем дне – тем более. Конечно, хотелось выпотрошить все подробности из Фуджимото, а может, заодно и наорать. Но тут в голове что-то щелкнуло... Наглая, хитрая, прям как у кота, который собирается украсть бутылку молока.
— Шиииро, вставай, труба и я зовут,— пропел Фель в самое ухо другу, заставляя того проснуться и, с такой внезапности, дернуться. Посмотрев на напарника, который сидел на животе и плотоядно глядел в ответ, Широ тихо сглотнул, успокаиваясь от испытанного шока.
— И куда ж зовут?— как ни в чем не бывало, будто Мефисто на нем почти без одежды каждый день сидит, спросил Фуджимото.
— Нуу, допустим, на работу.
— Не хочу на работу,— зевнув спросонья, возразил Широ,— и тебя не пущу – наработались уже.
Лицо демона озарилось все такой же хитрой улыбкой. Прогулять работу было действительно ценной идеей, только Мефисто, в плане любви к оной работе, никогда ее не забрасывал. Зато по довольному лицу напарнику было явно видно, кто тут «любит поработать».
— Сегодня – соглашусь,— кивнул Фель, кладя тушку рядом с другом – наглумился, хватит уж.— а вот в следующий раз...
— Да я думаю, до следующего раза не дойдет.
— Вот и отлично.
Воцарилось легкое молчание, нарушаемое лишь дыханием и шуршанием ткани.
— Надо поесть что-нибудь сделать.
— Шиииро,— снова протянул Мефисто вкрадчиво,— а ты умеешь готовить? Потому что если я приготовлю, то мы на работу вообще вряд ли когда-нибудь выйдем.
— Я же не воздух ем,— ехидно отозвался друг,— умею. Сейчас посмотрим, что со всем этим можно сделать.
Впрочем, когда все-таки лениво вставший Фель добрался до холодильника друга, что находился и вовсе в другой части квартиры, мужчина осмотрел внутренние продукты суровым, придирчивым взглядом. Что-что, а в те времена Мефисто старался есть не то, что под руку попадется, а чего-нибудь повещественнее бутерброда, а главное – полезнее. Эти японцы проповедуют экологию как лекции на слушаниях, а чтобы стать настоящим человеком и, по ходу пьесы, японцем, приходилось делать так, как делали они. Зато когда глаз зацепился за небольшой пакет простенького, но сладкого мороженого, глаза вновь хитро прищурились. Раз сегодня день отдыха и все пляшут, то почему бы не начать его со сладостей? В будущем это число будет для ректора школы всегда тем самым «днем отдыха», а сейчас он просто выложил содержимое пакета в большую тарелку, одну из малочисленных чистых, и отправился обратно в спальню.
— Ага, все-таки что-то нашел?— продолжая спокойно лежать в той же позе, в которой и лежал, спросил Фуджимото с неким интересом: никогда ведь не жил с посторонними людьми, а то и с демонами.
— Мороженое. Любимое,— с удовольствием протянул сын Сатаны, присаживаясь на кровать. Пока он искал все это лакомство, Мефисто также отрыл где-то в ванне серое кимоно, незатейливо набросив его на плечи, чтобы уж совсем не совращать друга. Мало ли, что кроется в этой голове.
Предлагая Широ большую столовую ложку, Мефисто и сам принялся быстро забивать рот холодной, немного тягучей сладостью.
— Ну прям как знал,— ухмыльнулся напарник, пару раз черпанув ложкой по мороженому,— у тебя хоть кариеса нет?
— Э... А что это?
— Ясно, видимо, нет. Это и к лучшему.
Задумываться, что за зверь такой — кариес, Фель не стал. Настроение не под раздумья были.
Когда же лакомства осталось максимум на одну ложку, друзья с вызовом переглянулись. Кому достанется этот кусочек – оба не знали, поэтому, перебившись ложками минут этак пять, демон, оказавшись проворней, все же положил ложку с мороженым в рот, сделав довольное лицо. На лице Широ появилось спокойное выражение – кирпич. Непробиваемый такой кирпичик красного цвета, то ли от злости, то ли от усердия, которое он вложил, чтобы перехватить оставшуюся сладость. Тем не менее, вытащив изо рта Мефисто ложку, Фуджимото не сдался, крикнув:
— А оно все равно мое!
Хватая, немного ошалевшего от такой неожиданности демона за волосы, блондин быстро вторгся в личное пространство друга, властно припадая губами к губам, раздвигая их языком и проникая в рот. Мефисто и очнуться не успел, как Широ пошло улыбался и облизывался.
— Я ж сказал – мое.
— А ну верни!
Теперь уже и сам заходя в оборонительную атаку, Фель проделал то же самое, только вот вместо мороженого получил пылкий ответ.
Все-таки совратил. Ну что за...
И страх перед другом, который на далеком, но все же, расстоянии держался от Широ. Страх, что он снова превратится в непонятно кого, снова ткнет носом во что-то твердое, прижимая, снова изнасилует и забудет, как будто ничего и не было. И если тогда Фуджимото не был бы под состоянием аффекта, вряд ли бы сейчас он себе это простил. Но, увы, память такого не признавала, поэтому сейчас, водя рукой по гладкой шее, для экзорциста все было впервые. И, правда ведь, впервые. Поэтому, Мефисто расслабился и поддался сему внезапному порыву.
Убирает волосы, пусть и короткие, но повлажневшие от пота за ухо, медленно освобождает лицо от очков, с минуту любуясь на проделанное и осторожно, ненавязчиво целуя в губы с привкусом табака. Тепло, что передавалось от дыхания, да и вообще от шершаватой кожи проникало в тело демона воздушной волной, разжигая азарт и заводя сердце биться быстрее. Фуджимото лишь слегка улыбнулся, горячо приникая губами к шее и развязывая пояс ночного серого кимоно, что, несомненно, Мефисто шел. И что он нашел в своем бабском розовом?.. А впрочем, запечатлев новый поцелуй на остром подбородке напарника, проводя рукой от ухоженных, но местами жестких волос, на затылок, отчего Фель вздрогнул, поддаваясь еще ближе, сводя руку на вздымающуюся в тяжелом, душном дыхании и останавливая где-то в районе пупа. Вот так издеваться над демоном доставляло нечеловеческое удовольствие. Все-таки, Ад казался куда ближе и прекраснее, чем далекий, приятно-прохладный Рай, а сейчас в руках экзорциста – одно из самых ужасных произведений этого Ада. И вместо того, чтобы перестать усыпать подрагивающее тело поцелуями и легкими укусами, дабы еще больше разгорячить, можно было вонзить ядовитое лезвие в сердце. С наслаждением глядеть, как тело бьется в смертной агонии, разбивается в конвульсиях, а через минуту, нет, даже меньше минуты застывает с о стеклянным взглядом в необычно светло-зеленых глазах... Но Широ лишь прогнал недобрую мысль из горячей головы, отодвигая края кимоно с плеч и кусая: вроде бы и любовно, осторожно, а остороватые кончики зубов добровольно впились в мягкую горячую плоть. Такую человеческую и родную, что мысль о Мефисто-демоне пропала, самоуничтожаясь. Остался лишь Мефисто-человек, Мефисто-любовник, Мефисто... Мефисто.
Фель положил руку на твердое плечо друга, выдыхая тому в макушку обжигающий воздух. Объятья теснили движения, но истома была настолько приятной, что хотелось просто отдаться всему этому, отдать и тело, и душу, и даже хвост, что обмотал пояс Фуджимото. Так он не мешал в прелюдии, но, когда напарник всем телом наваливался в очередном страстном поцелуе, слегка щекотал кожу легкими шерстинками. Оставшись без одежды, Мефисто чувствовал жгучий сознание пот, стекающий по голове, видел все ту же легкую улыбку, внушающую доверие и недобрый, даже сказать – пошлый блеск в глазах. Без очков Широ выглядел моложе, хоть они и были особым реквизитом экзорциста. Когда Фель снимал их, он заметил на крестиках какой-то иероглиф, но прочитать его не успел – лишь отложил очки в сторону, приникая в стискивающем поцелуе.
— Не останавливайся,— шепнул он, острыми ногтями впиваясь в податливую кожу спины и утыкаясь носом в плечо, которое, по необъяснимым причинам, больше не хотелось называть «дружеским». Мужчина всегда боялся влюбиться, тем более в человека, ведь это грозило потерей интереса к миру, абсолютно слепоте к истинным мнениям и отсутствии свободы. Но, увы, мысленно обманывая себя, предлог остался тем же – «вот ты и попал своей пулей, экзорцист».— только не останавливайся. Ведь ты нужен мне...
Длинные пальцы ловкими движениями освободили Широ от ненужной одежды, да и он сам был не прочь откинуть ее подальше: стало воистину жарко. Трепещущее ощущение в груди пульсировало, а мозг, наконец, перестал обращать внимание на внешний мир — ограничился одним соблазнительным телом. И факт сей вполне устраивал обоих.
Волосы неприятно липли к лицу из-за высокой влажности, рот слегка приоткрылся в протяжном стоне. Ногти все дальше проникали под тонкие слои кожи, вскоре протыкая и обмазываясь в медленной, красной крови. Широ тихо, напряженно выдохнул, подкладывая под затылок напарника руку, сжимая волосы в кулак, то ли пытаясь причинить боль в ответ, то ли так выражая нахлынувшие чувства. Размазывая капельки алой крови по и без того вспотевшей от жары коже, слушая с удивительным наслаждением тихое шипение над ухом, Мефисто, время от времени продолжая острую страсть, пачкая подушечки пальцев кровью, поддаваясь на встречу быстрым толчкам без меры.
— Ты... Меня любишь?— и голос такой не свой, порывистый, тяжелый.
— Еще чуть-чуть – и да.
Когда же время перестало кружить голову в своем собственном сумасшедшем темпе, а тела сливаться в одно единое, деля не только участки тела, но и все испытываемые эмоции, Фель мягко обнял напарника, а теперь и любовника, пригреваясь рядом, хоть и греться больше было невозможно – ему даже показалась, что температура, которая всегда была стабильна, повысилась.
— Ты ничего не хочешь мне сказать?— с тяготой удовольствия протянул Мефисто блондину.
— Э... Спокойной ночи?
— Опять всю романтику испортил. Жуткий человек,— но обиды в голосе совсем не было, как, впрочем, и угрозы. На данном этапе отношений они просто разделили постель и вполне человеческое наслаждение, и это будут чужие проблемы, если один из них влюбится. Абсолютно чужие.
— А нет, все-таки, сказать я тебе кое-что хочу,— с плотоядной улыбкой вернул из дремы демона мужской голос над остроконечным ухом.
— Иии?
— Вот зачем ты мне спину разодрал? Шрамы же останутся.
— А я так, на память.
— Хитрый какой. Ну ладно, завтра, к утру, тоже у себя «на память» найдешь. А еще я тебе ногти подстригу, это же кошмар!
Дальше Мефисто не слушал. Просто повернулся поудобнее, оказываясь в теплых объятиях и уснул, мысленно плавая по снам.»
— Шиииро, вставай, труба и я зовут,— пропел Фель в самое ухо другу, заставляя того проснуться и, с такой внезапности, дернуться. Посмотрев на напарника, который сидел на животе и плотоядно глядел в ответ, Широ тихо сглотнул, успокаиваясь от испытанного шока.
— И куда ж зовут?— как ни в чем не бывало, будто Мефисто на нем почти без одежды каждый день сидит, спросил Фуджимото.
— Нуу, допустим, на работу.
— Не хочу на работу,— зевнув спросонья, возразил Широ,— и тебя не пущу – наработались уже.
Лицо демона озарилось все такой же хитрой улыбкой. Прогулять работу было действительно ценной идеей, только Мефисто, в плане любви к оной работе, никогда ее не забрасывал. Зато по довольному лицу напарнику было явно видно, кто тут «любит поработать».
— Сегодня – соглашусь,— кивнул Фель, кладя тушку рядом с другом – наглумился, хватит уж.— а вот в следующий раз...
— Да я думаю, до следующего раза не дойдет.
— Вот и отлично.
Воцарилось легкое молчание, нарушаемое лишь дыханием и шуршанием ткани.
— Надо поесть что-нибудь сделать.
— Шиииро,— снова протянул Мефисто вкрадчиво,— а ты умеешь готовить? Потому что если я приготовлю, то мы на работу вообще вряд ли когда-нибудь выйдем.
— Я же не воздух ем,— ехидно отозвался друг,— умею. Сейчас посмотрим, что со всем этим можно сделать.
Впрочем, когда все-таки лениво вставший Фель добрался до холодильника друга, что находился и вовсе в другой части квартиры, мужчина осмотрел внутренние продукты суровым, придирчивым взглядом. Что-что, а в те времена Мефисто старался есть не то, что под руку попадется, а чего-нибудь повещественнее бутерброда, а главное – полезнее. Эти японцы проповедуют экологию как лекции на слушаниях, а чтобы стать настоящим человеком и, по ходу пьесы, японцем, приходилось делать так, как делали они. Зато когда глаз зацепился за небольшой пакет простенького, но сладкого мороженого, глаза вновь хитро прищурились. Раз сегодня день отдыха и все пляшут, то почему бы не начать его со сладостей? В будущем это число будет для ректора школы всегда тем самым «днем отдыха», а сейчас он просто выложил содержимое пакета в большую тарелку, одну из малочисленных чистых, и отправился обратно в спальню.
— Ага, все-таки что-то нашел?— продолжая спокойно лежать в той же позе, в которой и лежал, спросил Фуджимото с неким интересом: никогда ведь не жил с посторонними людьми, а то и с демонами.
— Мороженое. Любимое,— с удовольствием протянул сын Сатаны, присаживаясь на кровать. Пока он искал все это лакомство, Мефисто также отрыл где-то в ванне серое кимоно, незатейливо набросив его на плечи, чтобы уж совсем не совращать друга. Мало ли, что кроется в этой голове.
Предлагая Широ большую столовую ложку, Мефисто и сам принялся быстро забивать рот холодной, немного тягучей сладостью.
— Ну прям как знал,— ухмыльнулся напарник, пару раз черпанув ложкой по мороженому,— у тебя хоть кариеса нет?
— Э... А что это?
— Ясно, видимо, нет. Это и к лучшему.
Задумываться, что за зверь такой — кариес, Фель не стал. Настроение не под раздумья были.
Когда же лакомства осталось максимум на одну ложку, друзья с вызовом переглянулись. Кому достанется этот кусочек – оба не знали, поэтому, перебившись ложками минут этак пять, демон, оказавшись проворней, все же положил ложку с мороженым в рот, сделав довольное лицо. На лице Широ появилось спокойное выражение – кирпич. Непробиваемый такой кирпичик красного цвета, то ли от злости, то ли от усердия, которое он вложил, чтобы перехватить оставшуюся сладость. Тем не менее, вытащив изо рта Мефисто ложку, Фуджимото не сдался, крикнув:
— А оно все равно мое!
Хватая, немного ошалевшего от такой неожиданности демона за волосы, блондин быстро вторгся в личное пространство друга, властно припадая губами к губам, раздвигая их языком и проникая в рот. Мефисто и очнуться не успел, как Широ пошло улыбался и облизывался.
— Я ж сказал – мое.
— А ну верни!
Теперь уже и сам заходя в оборонительную атаку, Фель проделал то же самое, только вот вместо мороженого получил пылкий ответ.
Все-таки совратил. Ну что за...
И страх перед другом, который на далеком, но все же, расстоянии держался от Широ. Страх, что он снова превратится в непонятно кого, снова ткнет носом во что-то твердое, прижимая, снова изнасилует и забудет, как будто ничего и не было. И если тогда Фуджимото не был бы под состоянием аффекта, вряд ли бы сейчас он себе это простил. Но, увы, память такого не признавала, поэтому сейчас, водя рукой по гладкой шее, для экзорциста все было впервые. И, правда ведь, впервые. Поэтому, Мефисто расслабился и поддался сему внезапному порыву.
Убирает волосы, пусть и короткие, но повлажневшие от пота за ухо, медленно освобождает лицо от очков, с минуту любуясь на проделанное и осторожно, ненавязчиво целуя в губы с привкусом табака. Тепло, что передавалось от дыхания, да и вообще от шершаватой кожи проникало в тело демона воздушной волной, разжигая азарт и заводя сердце биться быстрее. Фуджимото лишь слегка улыбнулся, горячо приникая губами к шее и развязывая пояс ночного серого кимоно, что, несомненно, Мефисто шел. И что он нашел в своем бабском розовом?.. А впрочем, запечатлев новый поцелуй на остром подбородке напарника, проводя рукой от ухоженных, но местами жестких волос, на затылок, отчего Фель вздрогнул, поддаваясь еще ближе, сводя руку на вздымающуюся в тяжелом, душном дыхании и останавливая где-то в районе пупа. Вот так издеваться над демоном доставляло нечеловеческое удовольствие. Все-таки, Ад казался куда ближе и прекраснее, чем далекий, приятно-прохладный Рай, а сейчас в руках экзорциста – одно из самых ужасных произведений этого Ада. И вместо того, чтобы перестать усыпать подрагивающее тело поцелуями и легкими укусами, дабы еще больше разгорячить, можно было вонзить ядовитое лезвие в сердце. С наслаждением глядеть, как тело бьется в смертной агонии, разбивается в конвульсиях, а через минуту, нет, даже меньше минуты застывает с о стеклянным взглядом в необычно светло-зеленых глазах... Но Широ лишь прогнал недобрую мысль из горячей головы, отодвигая края кимоно с плеч и кусая: вроде бы и любовно, осторожно, а остороватые кончики зубов добровольно впились в мягкую горячую плоть. Такую человеческую и родную, что мысль о Мефисто-демоне пропала, самоуничтожаясь. Остался лишь Мефисто-человек, Мефисто-любовник, Мефисто... Мефисто.
Фель положил руку на твердое плечо друга, выдыхая тому в макушку обжигающий воздух. Объятья теснили движения, но истома была настолько приятной, что хотелось просто отдаться всему этому, отдать и тело, и душу, и даже хвост, что обмотал пояс Фуджимото. Так он не мешал в прелюдии, но, когда напарник всем телом наваливался в очередном страстном поцелуе, слегка щекотал кожу легкими шерстинками. Оставшись без одежды, Мефисто чувствовал жгучий сознание пот, стекающий по голове, видел все ту же легкую улыбку, внушающую доверие и недобрый, даже сказать – пошлый блеск в глазах. Без очков Широ выглядел моложе, хоть они и были особым реквизитом экзорциста. Когда Фель снимал их, он заметил на крестиках какой-то иероглиф, но прочитать его не успел – лишь отложил очки в сторону, приникая в стискивающем поцелуе.
— Не останавливайся,— шепнул он, острыми ногтями впиваясь в податливую кожу спины и утыкаясь носом в плечо, которое, по необъяснимым причинам, больше не хотелось называть «дружеским». Мужчина всегда боялся влюбиться, тем более в человека, ведь это грозило потерей интереса к миру, абсолютно слепоте к истинным мнениям и отсутствии свободы. Но, увы, мысленно обманывая себя, предлог остался тем же – «вот ты и попал своей пулей, экзорцист».— только не останавливайся. Ведь ты нужен мне...
Длинные пальцы ловкими движениями освободили Широ от ненужной одежды, да и он сам был не прочь откинуть ее подальше: стало воистину жарко. Трепещущее ощущение в груди пульсировало, а мозг, наконец, перестал обращать внимание на внешний мир — ограничился одним соблазнительным телом. И факт сей вполне устраивал обоих.
Волосы неприятно липли к лицу из-за высокой влажности, рот слегка приоткрылся в протяжном стоне. Ногти все дальше проникали под тонкие слои кожи, вскоре протыкая и обмазываясь в медленной, красной крови. Широ тихо, напряженно выдохнул, подкладывая под затылок напарника руку, сжимая волосы в кулак, то ли пытаясь причинить боль в ответ, то ли так выражая нахлынувшие чувства. Размазывая капельки алой крови по и без того вспотевшей от жары коже, слушая с удивительным наслаждением тихое шипение над ухом, Мефисто, время от времени продолжая острую страсть, пачкая подушечки пальцев кровью, поддаваясь на встречу быстрым толчкам без меры.
— Ты... Меня любишь?— и голос такой не свой, порывистый, тяжелый.
— Еще чуть-чуть – и да.
Когда же время перестало кружить голову в своем собственном сумасшедшем темпе, а тела сливаться в одно единое, деля не только участки тела, но и все испытываемые эмоции, Фель мягко обнял напарника, а теперь и любовника, пригреваясь рядом, хоть и греться больше было невозможно – ему даже показалась, что температура, которая всегда была стабильна, повысилась.
— Ты ничего не хочешь мне сказать?— с тяготой удовольствия протянул Мефисто блондину.
— Э... Спокойной ночи?
— Опять всю романтику испортил. Жуткий человек,— но обиды в голосе совсем не было, как, впрочем, и угрозы. На данном этапе отношений они просто разделили постель и вполне человеческое наслаждение, и это будут чужие проблемы, если один из них влюбится. Абсолютно чужие.
— А нет, все-таки, сказать я тебе кое-что хочу,— с плотоядной улыбкой вернул из дремы демона мужской голос над остроконечным ухом.
— Иии?
— Вот зачем ты мне спину разодрал? Шрамы же останутся.
— А я так, на память.
— Хитрый какой. Ну ладно, завтра, к утру, тоже у себя «на память» найдешь. А еще я тебе ногти подстригу, это же кошмар!
Дальше Мефисто не слушал. Просто повернулся поудобнее, оказываясь в теплых объятиях и уснул, мысленно плавая по снам.»
Ректор слегка ухмыльнулся самому себе, не сдерживая тихого сардонического смеха. Прекрасное воспоминание под ночь, твою мать, просто лучшего и не нашлось. Тем не менее, взглянув на папку документов и закрыв ее, Мефисто встал, подошел к окну и, взглянув на небо через стекло, тихо и неразборчиво произнес самому себе:
— Черт, а ведь ногти он мне так и не постриг...
Часть седьмая. Я не забуду о тебе никогда.
И мёртвый адмирал
Сойдёт со стен к свечам
И пустотой зеркал
Наполнит свой бокал.
И в гробовой тиши
Провозгласит он тост
За упокой души,
За вечную любовь!
Я не забуду о тебе
Никогда, никогда, никогда!
С тобою буду до конца,
До конца, до конца, до конца!
Сойдёт со стен к свечам
И пустотой зеркал
Наполнит свой бокал.
И в гробовой тиши
Провозгласит он тост
За упокой души,
За вечную любовь!
Я не забуду о тебе
Никогда, никогда, никогда!
С тобою буду до конца,
До конца, до конца, до конца!
Когда Мефисто все же решил, что при таком долгом поминании друга, надо навестить его могилу, он первым делом пошел к Окумуре. Во-первых – поблагодарить. Не то, чтобы Фель ни разу не вспомнил друга молодости, просто именно из-за его любопытства все детали прошлого как будто восстали из пепла подсознания, материализуясь перед взглядом. Во-вторых – взять с собой. Почему-то Мефисто показалось, что юноша будет хоть немного рад поездке к родному дому, встречи со старыми друзьями в лицах священников, знакомых прихожан и так далее. Поэтому, с порога в комнату братьев, демон кое-как выпросил у Юкио братишку для «личностной проверки на выносливость». Рин заинтересовался, конечно, взяв свою сумку с мечом, а вот младший брат нахмурился, но, впрочем, перечить не стал – ректору приходилось доверять полностью.
— И куда же мы едем?— спросил Окумура-старший уже в ярко-розовом, мозолящем своим цветом глаза, лимузине. Да-да, как раз в том, в котором можно жить.
— На могилу к преподобному,— объяснился Фель,— я думаю, ты был бы не против там побывать, правда? Потому что в последующие пару лет вряд ли удастся туда съездить.
Юноша немного странно и несколько отстраненно посмотрел на демона, но перечить не стал лишь потому, что на лице Мефисто ничего не читалось. Обычно в зеленых глазах и блеск, и азарт, и вообще буря эмоций не без хитрости, а сейчас там было необычное спокойствие, что само по себе настораживало.
Когда машина остановилась, и старший сын Сатаны неспешно вышел на улицу, пришлось натянуть края шляпы почти на глаза – полуденное солнце ярко ударило в глаза, а, как известно, даже демонам проще ночью. Но, тем не менее, задуманному это мешало мало.
Дойдя до могилы в тихом, нерушимом молчании, пришедшие остановились, опуская взгляды на надгробную плиту.
Легкий ветерок покачнул белую ткань тонкой накидки. Мефисто лишь выдохнул, подходя к надгробной плите ближе, наклоняясь и кладя букет сине-фиолетовых ирисов. Ровно выгравированное «Фуджимото Широ» заставляет чуть улыбнуться: все же, хоть мастера постарались на славу, а благодаря работающим в церкви священнослужителям, могила была ухожена и чиста. Ведь кто не любил доброго, вечно радостного и обаятельного дедульку со смехом в глазах?
— Это как-то несправедливо,— продолжая натянуто улыбаться, будто представляя, что лучший друг его видит, тихо прошептал Фель.— я живу. Я остался таким же, даже внешность почти не поменялась. А тебя уже нет. Это... несправедливо.
Говорить сложно, а медленную истерику, что змеей пробирается по груди наружу, все труднее сдерживать. Поверьте на слово, демон никогда не был сентиментальным и даже от трогательных комиксов не было такой реакции, как сейчас. Там-то он так, слегка прослезился и закрыл разноцветный журнал, а здесь же было все по-другому.
— Мы вообще почти не изменились, хотя прошло уже довольно много времени. Если семь-шесть месяцев покажутся многими, конечно,— продолжал тихо бормотать Мефисто надгробию.
Все же, сын Сатаны чуть смеется над иронией, но тяжелящее чувство продолжает давить изнутри, мешая держать самоконтроль.
— И Юкио тоже хорош,— наконец перестал молчать Окумура, заговорив ровно, в отличии от Мефисто, но со всей печалью, что хранилась где-то на дне синей души и сейчас начала медленно подниматься выше, как будто перышко, что поднял этот малоподвижный ветерок.
И, наконец, маска безмятежности падает. На лице Мефисто отражается такой ужас, что, наверное, увидь он своего нерадивого папочку, было бы проще. Верхняя губа чуть дергается, глаза нервно подрагивают, а рот сильно искривляется. Лицо превратилось в театральную гримасу драмы. Скрываемые чувства все равно, рано или поздно, выходят наружу, и Фель в душе надеется, что будь сейчас рядом верный напарник, такого бы не было.
— Ну почему? Почему, почему он тебя убил?!— губа все также продолжает дергаться, а зубы стискиваются до тихого бесполезного скрипения. Фель все еще пытается скрыть ностальгию перед мальчиком, но, краем глаза увидев на лице юноши тяжкое понимание, прекращает попытки. Просто позволяет телу биться дрожью сломанной выдержки.
Рин же делает вид, что не слышит. Сосредотачивается в себе, тихо шепча слова прощения, которые так и не успел сказать, когда Сатана овладел телом преподобного, закрывая тому и слух, и зрение, перекрывая пеленой синего пламени все чувства разом. Становится чуть проще, будто от осознания, что отец уже давно простил, но и этого мало для полного исповедания.
Простояв в таком состоянии еще минут пять перед молчаливым, холодным надгробием, Мефисто спрашивает коротко и тихо, но уже отвердевшим голосом; по нему видно, что мимолетная истерика прошла:
— Все?
— Да, пожалуй,— также лаконично отвечает младший брат, чуть кивая.
Оставляя в себе радостную, легкую пустошь, мужчины в последний раз смотрят на красивые иероглифы, закрывают глаза и, развернувшись, уходят.
Погруженный, но тем не менее, облегченный Рин не замечает, как по улыбчивому лицу демона течет тонкая влажная линия, которую быстро подхватывает ветер, унося в далекие дали вместе с грустью и ностальгией. Глядя на практически бесцветную бабочку, что остановилась на округлом краю шляпы, Мефисто тихо шепчет, вновь обращаясь к другу:
— И все же, сколько бы мы не дрались, я не забуду о тебе никогда.
Следя, как бабочка, будто подслушав и запомнив, слетела с шляпы, Фель возвращает лицу эмоции, улыбаясь открыто и простодушно.
— Окумура-кун?
— А?
— Может, по мороженому?
— Если это будет Горигори-кун, то я согласен!
Таким образом, восстановилась некая ментальная связь между ректором и учеником. Прошлое медленными шагами уходит вспять, а перед глазами новая альтернатива будущего.
***
— Нет, ну куда они делись?!— раздраженно теребя какой-то документ, громко спрашивает у пустой квартиры Юкио, когда на часах уж за полночь, а ни Мефисто, ни Рина все еще нет.— найду – головы все-таки поотрываю!